Красиков***
Эпиграф:
Кротость узника есть украшение темницы.
«Приглашение на казнь» В. Набоков
-Вовка, почитай что-нибудь свое. Я заглянула к тебе в кабинет, а ты так увлеченно писал, что мне стало завидно и ревниво – почему это я до сих пор не знаю, о чем ты там беседуешь с вечностью. – Наташа косилась на мужа, глядя поверх кружки с молоком, которое медленно, не отрывая губ, тянула маленькими глоточками.
Красиков салфеткой отер седоватые усы от молока, аккуратно сложил бумажку, расправив каждый залом, и выбросил ее в мусорное ведро. Медленно унес свое полное тело в кабинет.
Наташа с дочерью продолжали сидеть за кухонным столом, пить из огромных разноцветных кружек млечный сок коровы, смеяться, шутливо подталкивая друг друга, проливая белые капли на грудь, руки, пол, стол.
Пять собак внимательно смотрели им в рот. В основном в рот Наташе. Ее дочь Алекс была не в счет – она, известная жадина, никогда ничего собакам не жертвовала, изо рта не вынимала. Не то, что главная – та всегда последний кусочек или глоточек – собачке.
Огромная черная дожица Гея положила голову прямо на стол. Вокруг усатых брылей сразу же натекла лужица слюны. Алекс завопила:
-Гейка, прочь! Слюны, морда противная, налила море!
-Зато папины болонки просто душки – возятся смирненько на полу. Глянь, Шиба на боку лежит, а трое крохотулей пристроились сосать! Так, значит налицо несправедливость – все пьют молоко, а Гея и Шиба - нет.
-Мам, да они первые все вылакали. Гейка целый литр одним движением языка приговорила. Еще и у Шибы пыталась спереть, но с этой склочницей попробуй связаться – где сядешь, там и встанешь. Тяпнула Гейку за нос – вон еще кровоточит.
Красиков тихо вернулся, подпирал плечом косяк кухонной двери и перебирал листы блокнота, переплетенного грубой пружинкой, без таинственности, просто через верхний край. Он уже несколько минут наблюдал за этими двумя, одна из которых делила с ним ложе, а другая уже двенадцать лет – сердце и тайное место живота, пульсирующее между крестцом и пупком.
Смотрел на них из какого-то далека, сверху слева. Они казались ему сидящими за прозрачной, но очень прочной пленкой пузыря огромного вымершего животного. Красиков точно знал, что пленка имела древнюю и естественную природу.
Неужели ему, такому изобретательному беглецу, не удалось спрятаться в этом раздобревшем от долгого сидения в норе теле? Или это все страх погони заставляет его искать то, чего давно уже не существует, что кануло в вечность, и лишь пустые воспоминания тревожат неизвестностью? Еще каких-то пару мгновений назад он знал, что эти женщины, жена и дочь, его пристанище и спасение. Рядом с ними он был совершенно свободен и делал все, что пожелает.
Не то, что в предыдущей семье, где, едва прилегши на диван, приходилось тут же схватываться при первых звуках шагов тещи. Ее еще не было в дверях, а он уже вскакивал, хватал со стола первую попавшуюся тетрадь и делал вид, что очень занят, что пишет, что размышляет. Лишь бы не слышать шелестящих упреков в бездействии и лени, этих невыносимых, клеймящих в лоб, тихих вопросов о том, когда же будет готов текст диссертации. Вся экспериментальная база подведена, благодаря отцу Верочки. Осталось только накропать, только бумагу покрыть крючками букв и формул. Ты же, дорогой зятек, женился на профессорской дочке с дальним прицелом, так давай, заканчивай то, что начал столь успешно. Сколько можно отлеживать бока на диване? Иди - работай, хоть оформи то, что для тебя сделали другие. На это простое дело тебя должно хватить. Или даже такая малость, как бумаготворчество, тебе, зятек, не по силам?
Однажды, после очередного подскока с дивана, ненависть к теще вынесла Красикова из профессорского дома.
Пришлось бросить работу в университете. Он потерял в одно мгновение все. И не жалел об этом. Месяц скитаний по городу, холодных ночевок на парковых скамейках и в не запирающихся подъездах пятиэтажек выветрил трехгодичный рабский страх, и вновь сделал его мужчиной.
Оказавшись вне дома и вне работы, Красиков обрел свободу.
С самого начала все пошло не так, как виделось, как мыслилось.
Он выскользнул из ловушки, из силков, из которых еще можно было вырваться, но оказался на огромном плоскогорье, исход из которого был несбыточной мечтой. Плоскогорье представляло собой невообразимого размера жертвенный алтарь.
Красиков видел себя, стоящим в центре этого алтаря, а где-то на его окраинах клубились тени других жертвенных людей. Это был алтарь Свободы, бескрайний и безбрежный. Лишь догадываться можно было о его перифериях, сливающихся или плавно переходящих в Хаос.
Кругом валялись полусгнившие кости разбойников, казаков, революционеров, гомосексуалистов, террористов, бомбистов, вольтерьянцев, гильотинистов, раблезианцев, мооров, декабристов, петрашевцев, толстовцев, хунвейбинов, спартаковцев – да всех и не упомнить, кто стремился возлечь и возлег на этот алтарь. Здесь места хватало всем, все желающие имели неограниченную возможность пролить собственную кровь или кровь кого-либо другого.
Коварная улыбка блуждала по каменному лику истукана.
На этом плоскогорье было несметное количество закрытых дверей. Красиков сбился со счета: перед ним закрылись двери не только дома и работы, но и всех публичных мест. В своем истасканном, замордованном, потерявшем человеческий лоск, виде он не мог пойти в театр, музей или клуб. Даже современные киношки были для него закрыты. Стадионы и парки с возмущением исторгли его из себя. Последними перед ним захлопнулись двери трамваев, троллейбусов и метро. Куда прешь, грязная скотина? Вонючка.
Но самыми болезненными оказались раны, нанесенные захлопывающимися дверями друзей. Поражало разнообразие оттенков: одни друзья закрывали перед ним двери с вежливой непреклонностью, другие с холодным презрением или грубостью, сквозь которую сквозила вина.
Он устал, он бесконечно устал. Свобода оказалась очень утомительной, грязной, требовательной сукой. Лежа на ноябрьской земле, он вдруг понял, что алтарь Свободы представляет собой анфиладу комнат с закрытыми дверями. Ему это напомнило коридор тюрьмы, виденный в кино, где охранник ведет заключенного, отворяя и замыкая бессчетное количество замков.
И уже перед тем, как уйти в лучший мир, а Красиков осознавал, что стоит на самом пороге - надсадный кашель и предательская слабость не оставляли никаких сомнений на этот счет. Да, так вот уже перед самым концом, он вдруг постигнул, что такое свобода и освобождение.
Перед ним вдруг мелькнула улыбка прекрасного лика неведомой и доселе непознанной Незнакомки. Она всегда была с ним, Красиков держал ее в своих объятиях каждый раз, когда достигал чего-то ранее недостижимого и захватывающего дух. Этого нельзя было выразить в слове, а лишь чувствовать и уже никогда не забывать. Он, чумазый, истрепанный, умирающий, лежал с блаженным лицом, купаясь в наслаждении, сладость которого нельзя было никому передать, ни с кем разделить, но она была самым ощутимым и захватывающим переживанием за всю его странную жизнь. Ему не жаль было уходить, он понял, что после того, как пережил это ощущение немыслимого освобождения, может спокойно расстаться с телом. От этого расставания он быть - существовать - не перестанет.
Наташин кокер-спаниель Шумка, выводимый с утра пораньше для орошения окрестностей собачьими письмами, нашел Красикова полузамерзшим в дворовом тупике ноября. Он лежал на веселой упаковке от чипсов, заботливо присыпанный листьями щедрого клена и украшенный инеем-эстетом. Свобода, эта жадная до крови блудница, уже предвкушала новую жертву – Красиков был готов ради неё принять голодную и холодную смерть. Оставалось лишь чуток подождать и яблочко само скатилось бы ей в рот отрубленной головой. Но ей пришлось захлопнуть алчную пасть ни с чем. На этот раз.
Шумка безжалостным грубым голосом облаял зловонную кучу человеческой плоти, полуистлевшей одежды, чипсовой упаковки, кленовой листвы и инея.
Наташа, брезгливая чистюля, хрупкая старая дева, привязанная только к псу, боявшаяся бомжей, бичей и милиционеров, притащила бесчувственное тело Красикова прямо к себе в квартиру. Она пёрла его огромными гулкими лестничными пролетами старого дома на четвертый этаж. При этом мысленно благодарила диету, на которой сидел Красиков, за то, что он так сильно исхудал и потому весит не так много, как раньше, когда она видела его на прогулках с собакой, выходящим из соседнего подъезда.
Сначала Наташа хотела сдать Красикова той, кто его целый месяц даже не разыскивал, - профессорской дочке, но потом решила оставить себе.
-Живи. - Только и сказала, приведя его в чувство.
-А на диване можно полежать? - Спросил он, когда накормленный, выкупанный, побритый и переодетый сидел за столом, попивая чай с медом.
-Лежи, сиди, пой, танцуй – делай, что хочешь. – Пожала плечами Наташа, и после такого поощрения через девять месяцев Красиков встречал ее из роддома с дочкой.
О сыне из прежней жизни он вспомнил лишь тогда, когда долг заставил платить алименты.
Страсть к бумагомаранию у Красикова не прошла, но к науке выработалось стойкое отвращение. Ему оставалось только одно – стать писателем, и он им стал.
После счастливого избавления от тирании профессорского дома и науки, после пересмотра сепаратного мира Красикова со Свободой, он обрел радость птички, сидящей по своему желанию на ветке. И пел эту радость во все горло, захлебываясь утренней свежестью. Эта окрыленная интонация подкупала издателей, и его короткие рассказы, блещущие умным юмором, с удовольствием брали печатать толстые и тонкие.
После окончания литинститута и налаживания однокашниковых связей - дела и вовсе пошли на лад. Деньги поступали тонкой струйкой, но постоянно. Потом пошли и валютные публикации.
Красиков был счастлив тем, что никто не заставлял его писать роман. Он испытывал ни с чем не сравнимое омерзение к долгой и кропотливой работе над крупными формами, выматывающей силы и время. Роман казался ему приговором к длительной тюремной отсидке. Тогда как рассказ – короткой увлекательной беседой с приятными сердцу персонажами. Жизнь, мысли, события, смена настроений и приоритетов были так быстротечны, так многогранны, блистали такой заманчивой новизной, что киснуть за одним произведением, когда вокруг все несется и мелькает, было невыносимо скучно.
Но были у Красикова тайные рассказы. Он писал их для себя, никому не показывал и не признавался, что у него «в столе», то есть в секретном, запечатанном логино-паролями файле, горит и пульсирует нечто совершенно ему чуждое, порочное и стыдное. Чтобы скрыть это ото всех Красиков не удовлетворился шифрами и кодами. Их с легкостью щелкал юный гений дочери, с десяти лет не знавший преград своей пытливости. Он купил себе мощную «Тошибку» и везде таскал её с собой, не оставляя без присмотра.
Но пришло время прочесть им, самым близким, то, что он так тщательно скрывал. Опираясь о косяк двери, он смотрел на своих женщин и не знал, что же правильнее всего сделать: прочитать или заменить?
После смерти кокер-спаниеля Шумки, а умер он от старости в своей постели, - в доме появились две новые собаки.
Наташа притащила умирающего от голода дога, который оказался дамой. За смоль шкуры она получила имя земли – Гея. Красиков тоже приобрел собаку – тогда он еще не знал, что Наташа озаботилась новой несчастной. В то время, как жена и дочь мыли, кормили, поили и определяли пол приблуде, Красиков отправился в клуб, где и взял телефон с адресочком.
Крошечного щенка чистокровной мальтийской болонки домой он вез по привычке за пазухой под латами. Вместо копья и меча у него были руль и рычаг передачи скоростей. Но это не мешало ему чувствовать себя настоящим рыцарем с верной болонкой на груди. Мало кто знает, что эта порода была выведена специально для рыцарей – чем меньше размер, тем меньше собачка занимала места. Она легко пряталась под латами и кольчугой и своим присутствием помогала хозяину, отвлекая на себя блох. Красиков ехал и пел, и смеялся, изредка вздрагивая, когда чувствовал, как у него под рубашкой шевелился и не больно царапался белый щенок.
Видимо, правы те, кто утверждает, что большой и сильный мужчина становится преданным оруженосцем маленького пса.
Постепенно семья разрослась. Правда, Гея оказалась бесплодной после полученных во время скитаний травм. Зато крохотная белокурая пройдоха Шиба отличалась неистовой сексуальной неуемностью и рожала бастардов разных размеров и мастей с регулярностью спутникового сигнала, несмотря на строжайший досмотр.
-Этногенез и эпоха легенд, - Красиков, крякнул, пояснил, - Это рабочее название. Да и самого произведения еще нет. Здесь пока только наметки. Ну, слушайте.
«Мерлин в своих путешествиях по тайникам сознания понял, что его миссия – отыскать идеального властителя.
В задачи этого властителя входило создание нового этноса на обломках народов неразвитых, унылых, никчемных, слабых, пассионарность которых или уже угасла, или еще не зажглась. Это кельты, римляне, сарматы, пикты, бриты, англы, саксы, норманны и тот этнос, который пришел из параллельного мира и жаждал экспансии в наш мир. Но эта экспансия захлебнулась - в нашем мире пришельцы оказались бесплодны.
Определить огонь лидера надо было безошибочно. От этого зависела дальнейшее будущее юного мира, пришедшего на смену миру старому, после Рагнарека. Гибель прежних богов была ужасна. Силы созидания и порядка оставили на дымящейся, полумертвой земле влиятельных наблюдателей. Их было несколько десятков. Каждый из них нес вахту в определенном районе планеты, опекая сразу несколько десятков этносов. Это не были демиурги, они были не создателями, а скорее преобразователями. Сейчас мы зовем их волшебниками. Мерлин входил в их число.
Многочисленные правители, прошедшие через руки Мерлина были жадными актуалистами – энергичные, сильные, смелые, они умелой и жесткой рукой подгребали под себя богатства, власть, проливали людскую кровь, как воду, не испытывая ни малейших сомнений в своем праве на беззаконие. Для своей сиюминутной потребности они могли горы свернуть, но дальше собственного носа они не видели. Жизнь сиюминутными интересами напоминает броуновское движение. А это мало походит на Порядок, на тот Порядок, который противоположен Хаосу.
Мерлин, могучий маг, первая ласточка Авалона, жаждал будущих побед для народа, рожденного пламенем, спаявшим обломки ничтожных и великих родов. Сокрушительные неудачи, сопровождавшие поиски идеального правителя, не сломили духа Мерлина, но породили печаль в его сердце.
Эта печаль привела его на берег озера. Маг хотел остудить в холодных водах то горячее, что пылало у него внутри, там, где желтым светом билось неутоленное желание стать отцом великого народа. Печаль, жар, свет, желания, отчаяние, сплавившись, родили некую силу. Она плотным валом обрушилась на поверхность озера. На этот удар из его глубин отозвался дивный голос. В нем были боль, испуг, восхищение и радость. Показавшись в волнах озера, Дева, обладательница голоса, обратилась к Мерлину:
- Я услышала тебя, я прочитала твое сердце, я принимаю твою заботу, как свою.
Так встретились, нашли друг друга, пришли к согласию две могучие силы – природа и магия. Они вступили с союз и разработали план создания нового народа.
Со дна озера Дева достала меч. Что есть этот меч? Какова энергия этого артефакта? Это будет предметом отдельной главы.
Волшебство было более изощренным, чем себе это представляли и обыватели, и поэты, донесшие до наших дней легенду о Мерлине, Артуре, мече и Деве Озера.
Дева и Мерлин сумели свернуть озеро, сделав его сначала ледяной скалой, а потом каменной. Мерлин заставил эту скалу удерживать меч. Вытащить его мог только человек, вибрация энергии которого входили в резонанс с вибрациями, родившими этот союз скалы-озера и меча. Это были те самые вибрации, которые возникли у Мерлина и нашли отзыв у Девы при их первой встрече.
При вырывании меча из скалы озеро (озеро или сгущенная магия?) вновь вырвалось на свободу, освободившись из каменного плена. Оно разлилось, и в его волны вернулась Дева (Дева или душа магии?), покинувшая плотное тело обычной женщины, сопровождавшей Мерлина в его бесконечных скитаниях.
Когда же Мерлин вернул меч озеру, магия покинула этот мир. Ибо при падении меч, войдя в воду острием, случайно поразил сердце Девы, и она умерла. От соприкосновения меча с сердцем Девы по лезвию меча пошли трещины, и он разрушился. Озеро вскипело в том месте, где произошла трагическая встреча меча и сердца. Но это было его последнее движение. Озеро мгновенно испарилось, превратившись в мощное облако, пролившееся дождем в океан».
-Ох, Вовка, любишь ты красивости. Добавил бы какой-нибудь грубости, шероховатости. Хоть секса, что ли. Вот бы Мерлин сделал хорошенького ребеночка этой самой Деве! А что? Неплохая мысль. И стала бы она не старой девой, а молодой мамой.
-Ну, ты даешь! Какой секс? К твоему сведению, маги не должны тратить свою сексуальную энергию на секс.
-Приехали! «Нельзя тратить сексуальную энергию на секс»? А на что же ее еще тратить? Она же сек-су-аль-ная!
-Некоторые великие психиатры вообще считали, что в мире существует только сексуальная энергия и никакой более.
-Это Фрейд, что ли? Нашел великого. Это был самый косный, самый зловещий из всех врачей-психиатров. Надо же – свести всю гамму человеческих чувств и переживаний, сомнений и поисков - к примитивному либидо!
-Милая! Ты у нас самая умная, да? Весь мир признал его великим, а ты, знаешь ли, нет! – Наташа и ухом не повела.
-А ты, Вовка, знаешь, что для тебя у Фрейда вообще места на земле нет?
-Это почему? – Красиков угрожающе засопел.
-Зигмунд считал толстых людей недочеловеками. Была б его воля, он установил бы этакий всемирный апартеид по весовому признаку. Он любил, сидя утром с семьей за завтраком, предаться словесным издевательствам над теми, кто оказался хотя бы на пару килограмм тяжелее, чем ему представлялось возможным. Благо пациенты всегда давали ему для этого пищу. А сам, между тем, не владел гипнозом. Даже я, - не психотерапевт, не психиатр, - владею гипнозом, а он нет. Да он был просто профнепригоден! Человек нашел жареную тему секса и доил ее всю жизнь, чтобы было ему всегда на хлеб с маслом. – Наташа говорила спокойно, но видно было, что ей это спокойствие нелегко дается. Голос все же подрагивал, выдавая негодование.
-То, что он не любил полных…
-Жирных. Он не позволял себе мягких выражений. Никаких «полных», только «жирных». Любимое его выражение - «жирная свинья».
-Хорошо, пусть так. Но это не умаляет его научных достижений.
-Это, каких же? Свести все человечество к его собственной проблеме с матерью и отцом, к сексу? Между прочим, Вовка, уже давно доказано, что основную энергию человек тратит на разум и речь. Те люди, что сходят с ума, особенно буйно помешанные, обладают невиданной силой. Я сама видела, как хрупкая девушка, находясь в сумеречном состоянии души, раскидала, как кегли пятерых санитаров психушки. Человек очень крупное животное, крупнее любого примата, но значительно проигрывает обезьянам в силе из-за того, что тратит энергию на размышление и разговоры. При этом человек ничуть не уступает, а даже превосходит всех остальных млекопитающих в сексуальных возможностях. Те вступают в половые отношения только для продолжения рода не чаще двух периодов в год, а человек круглогодично и для наслаждения.
-Так, понятно. Фрейда больше трогать не будем.
-Договорились, не будем. Но ты мне все же скажи, почему бы твоему герою, Мерлину, не сделать было ребеночка Деве? – Наташа лукаво улыбалась.
-Из-за экономии. Он должен экономить сексуальную энергию, чтобы преобразовать ее в магическую. И использовать магию только в высших целях, которые он сам себе наметил.
Женщина захохотала. Она смеялась так искренне, что ее поддержал смех дочери. Сначала Красиков надулся, но потом заразился общим весельем, оживился, заулыбался, сел за стол, налил себе еще молока и тоже начал смеяться.
-Да ладно вам, девчонки! Я все понимаю и даже согласен с Набоковым, называвшем Фрейда венским шарлатаном!
«Заменил» - пил молоко и думал Красиков, - «Струсил»
-А знаете, я ведь струсил. На самом деле я хотел… Даже не так. Я не хотел, и не хочу, но должен прочитать вам один рассказ. Не знаю, не спрашивайте, почему должен. Почему струсил и прочел не то, заменил другим, незначительным, наброском – тоже не знаю.
Слушайте.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
